(Легенда бретонская)

 

    Служанки и работники с самых зажиточных: ферм в округе собрались посидеть на вечеринке. Много Было выпито вина и съедено вареной баранины, пока под конец все, сытые и довольные, не уселись вокруг огня у камина. Мужчины раскурили трубки, женщины вынули прялки и слово за слово - завязался разговор.
Сначала речь пошла о работе, о лошадях, о вине. Все в один голос признали, что такого сидра, как на постоялом дворе Мулека, больше нигде не найдешь.
-За дюжину кружек этого сидра, - хвастливо произнес один из молодчиков, - я бы работал на Анку ну хоть неделю.
Именем Анку бретонцы называют Смерть.
-Лучше попридержи язык, -оборвала его хозяйка дома, - ничего не знает, когда он встретит Анку.
Служанки тут же припомнили несколько случаев о всяких умниках, которые разыгрывали смерть, а потом плохо кончили.
-Бабские сказки, - отмахнулся весельчак. Мертвые мертвы до того, что никому не могут ничего сделать.
-А все-таки, - возразила одна из служанок, - заставь тебя сейчас переночевать в склепе, ты бы не стал особенно петушитъся.
На нее начали нападать, да это и понятно: уж если мужики пропустили по кружке да не по одной, они готовы самого дьявола поцеловать в морду.
-Ладно, - вмешался хозяин, - еще не было такого, чтобы я пропустил оказию проверить на храбрость своих работничков. Кто проведет эту ночь в склепе, тот завтра утром получит от меня эскудо в шесть франков.
Работники захихикали, а кое-кто собрался уходить,
-Ну же, - подзадоривал хозяин, - деньги немалые, почти состояние! Неужели не найдется. желающих?
Никто не шелохнулся. У одного ни с того ни с сего заболела спина, у другого нога, третий стал громко зевать.
Хозяин уже 5ыпо поднял их на смех, как вдруг нежный девичий голосок произнес:
- Скажите, хозяин, а мне вы тоже дадите шесть франков если я переночую в склепе?
Голос принадлежал девчушке лет тринадцати, худенькой и хрупкой до того, что ей с трудом можно было дать десять. Ее звали Милен, просто Милен, безо всякой фамилии, ибо никому не было известно, кто ее родители. Ее приютили из милости и поручили присматривать за скотиной. За это ее одевали и кормили. Она обычно сидела молча, общипывала ворсинки с нити, которую пряли служанки, и невнятно бормотала какую-то молитву.
- Вы слыхали такое, - возмутилась хозяйка. - Верно говорят, что жадность портит человека! Эта несчастная ради денег готова идти босиком в ад по распаленным углям. Тебе не стыдно, маленькая голодранка?
-Уверяю вас, госпожа, если я получу эти денежки, я потрачу их на доброе дело, - опустила глаза девчушка.
-Если ты их заслужишь, - вмешался хозяин, - можешь делать с ними все, что твоя душа пожелает. Мне нравится, что у такой крошки больше смелости, чему взрослых мужчин. Короче, по рукам. Но при одном условии: мы сами отведем тебя в склеп и закроем на ключ, А откроем только завтра после восхода солнца.
В склепе было темно, паутина, словно полупрозрачное серое покрывало, заволакивала каменные гробницы. Пахло гнилью и истлевшими цветами.
Милен опустилась на колени, молитвенно сложила руки и обратилась к душам усопшим с просьбой заступиться за нее на небесах. Затем она свернулась калачиком на сырой холодной земле, пропитанной тлением, и сомкнула веки. Тут же сладкая нега разлилась по всему телу, откуда-то донеслась черная музыка арф и убаюкивала ее.
Милен казалось, что она лежит не в этом страшном темном склепе, а парит в голубом небе среди белых воздушный облаков, залитых в солнечным светом.
Всю ночь она проспала, как убитая. А утром, открыв глаза, удивленно осматривалась вокруг, не в состоянии понять, где она находится. Вдруг раздались знакомые голоса, это хозяин фермы с женой, кухаркой и подмастерьями пришел отпереть ей дверь.
-Вот твой эскудо, Милен, - торжественно произнес хозяин. - Ты его честно заработала.
Милен поблагодарила его, сжала в кулачке серебряную монету и побежала в церковь. Она отдала ее священнику и попросила отслужить молебен за того, кто мается
на том свете больше, чем Милен на этом.
-А вдруг это душа моей матушки или моего батюшки. Души усопших в склепе знали, на что я потрачу деньги, потому и помогли мне.
После молебна Мипен вприпрыжку побежала на ферму. По дороге ей встретился древний старец с белыми, как лунь, длинными волосами. Держался он прямо и ни капельки не горбился. Он поклонился Милен:
-Вы не окажите мне любезность, милая барышня? Не отнесете вот эту записку хозяину замка?
-Ну, конечно отнесу, почтенный господин, - отвечала девчушка.
Старец улыбнулся так тепло и душевно, так сердечно и искренно поблагодарил Милен, что она не могла забыть его улыбку и голос всю дорогу до самого замка. А когда она подошла к замковой площади, кроны буковых деревьев на ней тан громко зашелестели, словно каждый лист на них был певчею птицей.
-Ах, как хорошо на душе, - улыбалась Милен. - Этот старец точно к добру. Откуда ни возьмись перед ней вырос хозяин замка.
-Куда ты идешь одна, дитя мое? - строго спросил он.
-Несу вам вот эту записку, - учтиво поклонилась Милен. -По дороге мне встретился седовласый старец и попросил отнести ее вам.
-Когда это было? - заинтересовался хозяин замка.
-А вот совсем недавно, сегодня утром.
-Как выглядел этот старец?
-Очень благородно. Такой высокий, прямой, с длинными седыми волосами.
Глаза у него и голос очень добрые.
-А ты бы узнала его, если бы увидена на портрете? - смертельно побледнел хозяин замка.
- Конечно.
-Тогда следуй за мной.
Он повел ее через анфиладу залов, увешанных семейными портретами. Милен смотрела на них безучастно. Хозяин совсем уж было утратил интерес, как вдруг хлопнул
себя по лбу:
-Чердак! На чердаке! Я совсем забыл про чердак!
Они поднялись на чердак, заваленный всякой рухлядью, старьем и картинами и стал их показывать Милен. Чтобы, увидеть изображение на них, ей приходилось фартуком вытирать с них толстый слой пыли.
-Вот! - наконец воскликнула она.
Это был портрет того самого старца, которого она встретила сегодня утром по дороге в замок. Те же добрые глаза, те же с седые, как лунь, волосы.
Хозяин долго рылся в архивах Библиотеки, просматривал - пожелтевшие от времени бумаги. Наконец, со слезами в голосе обратился к Милен:
-Портрет господина, который ты видела на чердаке, принадлежит моему прапрапрадедушке. Он умер более трехсот лет тому назад и не мог получить отпущения грехов до тех пор, лока какой-нибудь, бедняк из самых бедных на последний грош не закажет молебен, за упокой его души. А ты, милое дитя, судя по записке с почерком моего прапрапрадедушки, это сделала.Ты спасла его, освободила, отпустила его душу на
покаяние. И я этой минуты прошу тебя оставаться в моем доме. Я буду относиться к тебе как к родной дочери, дам тебе достойное воспитание и выдам замуж за человека столь же благородного по крови,, сколь ты благородна по духу. Ведь брак должен быть равным.
Так Милен стала жить в замке, окруженная. любовью и уважением, ни в чем не зная нужды. По вечерам она часто сидела за вышиванием своего приданого и ей даже в голову не приходило, что стоит оно, быть может, тысячу, таких серебряных эскудо, как то, которое она в одно прекрасное утро отдала священнику на молебен за упокой заблудшей души.

(рассказ

    Трибунал по делам малолетних города Милбурга присудил передать меня иностранному отчиму, забрав у русской мамы. Забирать пришли трое: два дяденьки и одна тетка, про которую мама потом сказала "гренадерша".
Я выпрыгнула в окно нашего первого этажа и спряталась так, что меня вынуждены были оставить маме. Но у отчима заложницей осталась Лидка, он не пускал ее к нам вообще, требовал в обмен на поклон меня, а я кланяться не желала. Тянулось судебное разбирательство, столь беспросветное, сколь бесконечное. Мама металась в поисках правды и заступничества и сильней, чем обычно, тосковала по России. Хотя именно из-за России, из-за того, что мама - российская гражданка, не давшая выписать нас из паспорта, суд и постановил отнять у нее нас, ее детей, в пользу скучного отчима, который не понимал анекдотов. Это он заявил в полицию, что подозревает маму в желании сбежать с нами в Россию, и по подозрению в желании, ее отняли у нас.
Мама распродавала все за бесценок. В дом приходили какие-то дяди с нехорошими лицами (такие к нам никогда не ходили) и уносили мамины сокровища: самовар, картины, фарфоровые статуэтки.
-А-а, - говорила мама, - дешевле продать, чем с собою взять. Перевозка во столько обойдется, что за эти деньги можно будет купить самовар из чистого золота.
А разве наш был не из чистого? Он пускал на веранде солнечных зайчиков. И это был наш самовар, мы привыкли к нему, привязались,будто к собаке.
-Хорошо, что собаки нет,- вздыхала мама. - А то и бросить было бы жалко, и тащить за собой нелепо.
Что собаки нет - это ужасно. Тут мама не права.
-Хватит с нас кошки, - говорила она.
Не хватит. Еще хочу аквариум с рыбками, попугая, щенка и котят. Я бы еще и от козы не отказалась.
И вот мама объявила, что сегодня придет некая дама покупать ее библиотеку.
Я не поверила.
Потому что мама всегда говорила: "Что бы со мной не случилось, берегите библиотеку. Она маленькая, да удаленькая. Здесь собраны немногие книги, которые нужно прочитать человеку, чтобы стать человеком."
И вдруг некая дама купит эту самую библиотеку. Или дама - не человек, и решила им стать?
Она приехала на серебристом автомобиле и стала перебирать мамины книги - всего шкаф. Мама расхваливала том за томом и потом бросала даме в чемодан. Будто комок земли на гроб дорогого человека.
-Третья библиотека, - приговаривала она, третья библиотека...
-Что третья библиотека? - спросила дама.
-Нет, ничего.
Дама вскоре уехала и увезла с собой два чемодана, которые они вдвоем с мамой еле доволокли до машины.
Мама тяжело вздыхала:
-Эх, эх, за бесценок... Я за один Царскосельский альбом заплатила столько... Но лучше так, чем совсем бросить... Эх, эх, третья библиотека.
-Что третья библиотека? - теперь спросила уже я.
Но мама ничего не сказала.
-Давай чай пить, - позвала.
За чаем она мечтала, что вот скоро уедем в Россию, я буду ходить в русскую школу, не надо нам "чужой славы", к тому же в ущерб собственной, во всех французских учебниках пишут, что в Бородино победил Наполеон. Уедем, вот только дождемся каких-то бумаг и свидания без посторонних с моей сестрой. А из Москвы звонили друзья и говорили, что в школах у них завал, образование трещит по швам, ему завидовали, потому и развалили, и чтоб она, мама, не бесилась с жиру, не все ли равно, какой язык, хоть неандартальский, лишь бы дети выросли живыми-здоровыми.
Мама хмурилась и еще больше вздыхала:
-Эх, эх... Третья библиотека... Вся по-русски... На неандартальском не прочитаешь. Эх, третья библиотека.
А потом сама, когда я не спрашивала, стала рассказывать.
-Первая библиотека, моего прадеда, пропала, когда его раскулачили и отправили с десятью детьми на Беломорканал. В доме устроили детдом, и куда девалась библиотека - неизвестно.
Она замолкала и через время, после разных домашних дел, а иногда на следующий день продолжала:
-Безумный этот прадед. Уже с обозами и с семьей до Крыма дошел, чтоб уходить в эмиграцию, да вдруг повернул оглобли. Земли ему стало жалко. Кавалер Георгиевского креста. Кровь проливал за царя и отечество. И вдруг ни царя, ни отечества. В плену побывал в Австрии. Видно, хлебнул чужбины. Решил, своя земля поможет. А землю отобрали, она и по сей день под бурьяном отдыхает. Поди ее сейчас получи. Никому до нее дела нет, а попроси - вовек не дадут. Да и не докажешь, что ты собственного прадедушки потомок. Ведь он потом с детьми с канала бежал, и жили они по чужим паспортам. У нас тоже у всех, выходит, фальшивые фамилии. А библиотека накрылась...
А через день, будто она об этом все время думала:
-А я разве не безумная? Не поворачиваю оглобли? И библиотеку пустила с молотка... Какие издания! Их сейчас днем с огнем не сыщешь. Хорошо хоть в хорошие руки...
Потом мы ходили на вечер в русский книжный магазин. Непричесанная поэтесса с плохой дикцией читала что-то с завыванием и закатыванием глаз.
Мама вздыхала:
-До чего докатились! И что за фамилия такая для поэтессы - Вертихвонская! С такой фамилией поэтессой быть невозможно.
Нервно брала с полок книги, быстро просматривала и ставила обратно.
-Какие цены! Страшно становится! Это я за стоимость двух-трех книжек отдала цвет библиотеки, собранной за целое десятилетие! Редчайшие издания! -и тут же пыталась себя утешить. - Но ведь по реальной цене никто не купил бы, а бросить жалко!
Она помнила наизусть названия и авторов книжек, помнила, на какой полке, в каком порядке они стояли. И вдруг советовала мне:
-Возьми почитай такого-то. Он третий справа на верхний полке.
Я шла - а там, как дырка от выбитого зуба, - книги нет.
Мама темнела лицом.
-Вторая библиотека была у прабабушки по материнской линии отца. Старинные фолианты в кожаных переплетах с потемневшими золотыми тиснениями. Прабабушка в начале войны, последней с Германией, умерла. Отец, к тому времени уже круглый сирота, несмотря на свои двенадцать лет, ушел к беспризорникам - стайкой легче промышлять за хлебом. Сестра прабабушки эвакуировалась, пришли немцы. А когда сестра вернулась, дом был разграблен, от библиотеки осталось несколько растрепанных томов. Она их до сих пор хранит. И вот третья библиотека ушла. Но это лучше, чем бросать.
-Но почему бросать? - спросила я. - Мы же здесь, и книги были бы здесь.
Мама ахнула:
-Здесь? Но где это здесь? На Луне? Да еще несколько лет назад я и не знала, что такое место существует. Милбург! От силы я знала название страны и ее столицы. Ну, еще то, что наплели про здешний рай и людей. Может, для них это и рай, а для меня, у которой за то, что я русская, отнимают детей и отдают этому... хор-р-рошему человеку... тьфу!
-Мама! - мне стало жаль ее: она опять начала заниматься самоистязанием.
-Да, ты права, ты права. Кто же меня заставлял? Затмение какое-то, умопомрачение. А все успехи холодной войны.
Она замолкала, но я видела, что мысли, еще более страшные, которых она никогда не скажет вслух, терзали ее.
-Но зачем же бросать? - вернулась я к своему вопросу.
-А затем, моя дорогая, что пора нам домой, в Россию.
-Ну, и взяли бы наши книги с собой!
Мама улыбнулась так, будто она приготовилась умирать.
-Деточка моя, сейчас не начало века и даже не сороковые года, а сейчас намного хуже - сейчас конец века. Россия наполнена русскими беженцами с бывших республик, где их сживают со свету. Это в начале века всякие там Ленины и Анжелики Балабановы ездили по Швейцариям и возили за собой баулы с библиотеками и разным скарбом. А сейчас все заложат в картонные коробки и столько с тебя сдерут... Десять стоимостей груза! Это фургон нанимать надо. Откуда у меня такие деньги?
-А как же быть? - ахнула теперь я. - Неужели все придется бросить? Игрушки (у меня их был шкаф) и мою комнату?
Тогда мы недавно купили мебель в детскую, белую с розовыми инкрустациями.
-И посуду, и ковры, и холодильник - все, - ответила мать. - А что делать? Денег на перевозку нет. Да и куда везти? Это Вертинскому дали квартиру в Козицком переулке, он барином зажил. Так он и здесь, на Западе, барином жил. Князю Святополку-Мирскому, однако, квартир не давали, и Любови Белозерской, впоследствии Булгаковой, и Марине Цветаевой. А ему дали за какие-то заслуги. А нам уж о Козицком переулке и мечтать противопоказано. Где-нибудь в захолустье бы пристроиться.
Шли недели, месяцы.
Трибунал бездействовал. Ждал, пока буря в стакане, уляжется сама собой, враждующие стороны устанут воевать и о чем-то договорятся. Судья под их договором поставит свою подпись, все будут довольны, а он не потеряет своего места. Свидания с сестрой мы получили, но у мамы отобрали все документы на нас, детей, чтобы она не могла нас увезти. Вскоре ей предложили контракт в одном очень престижном издательстве, и отъезд в Россию постепенно покрылся густым туманом.
Однажды мама вернулась домой позже обычного, волоча за собой две огромных потертых сумки.
-Не вынесла душа поэта, - выдохнула она тяжело и просияла, открывая сумки.
-Библиотека! - не поверили мы с сестрой своим глазам. - Наша библиотека!
-Не вынесла я, - рассказала мама. - Позвонила этой моей приятельнице, она русистка, переводчица, и попросила вернуть мне книги за любую цену. Она сразу же согласилась! Говорит, понимаю! Для меня тоже книги - это часть меня, моей биографии, биографии моей души. И вернула! Денег ни на копейку больше того, что заплатила сама, не взяла! Я ей даже от счастья несколько томов в подарок оставила!
Все книги были аккуратно расставлены на свои прежние места на книжных полках. Выбитые зубы вставлены, боль залечена. Книжный шкаф засиял полнозубой здоровой улыбкой.

Северодонецк-online / Культура